Неточные совпадения
Днем на работе молодое
тело расходилось, а к вечеру Наташка точно вся
немела от своей лошадиной работы.
Это было естественно, этого и надо было ждать. Мы вышли из земной атмосферы. Но так как-то все быстро, врасплох — что все кругом оробели, притихли. А мне — мне показалось даже легче под этим фантастическим,
немым солнцем: как будто я, скорчившись последний раз, уже переступил неизбежный порог — и мое
тело где-то там, внизу, а я несусь в новом мире, где все и должно быть непохожее, перевернутое…
Не спалось ей: то ей казалось, что около нее что-то ползает, то ноги у нее
немели, то по
телу ходили мурашки, и становилось страшно.
И от этих воспоминаний собственное тучное больное
тело, раскинувшееся на кровати, казалось уже чужим, уже испытывающим огненную силу взрыва; и чудилось, будто руки в плече отделяются от туловища, зубы выпадают, мозг разделяется на частицы, ноги
немеют и лежат покорно, пальцами вверх, как у покойника.
Тени плавают, задевают стебли трав; шорох и шёпот вокруг; где-то суслик вылез из норы и тихо свистит. Далеко на краю земли кто-то тёмный встанет — может, лошадь в ночном — постоит и растает в море тёплой тьмы. И снова возникает, уже в ином месте, иной формы… Так всю ночь бесшумно двигаются по полям
немые сторожа земного сна, ласковые тени летних ночей. Чувствуешь, что около тебя, на всём круге земном, притаилась жизнь, отдыхая в чутком полусне, и совестно, что
телом твоим ты примял траву.
Тут ослабел голос Михаила, взор помрачился облаком, бледные уста
онемели, меч выпал из руки его, он затрепетал — взглянул на образ Вадимов и закрыл навеки глаза свои… Чиновники положили
тело его на колесницу, рядом с Мирославовым.
Мужики неподвижны, точно комья земли; головы подняты кверху, невесёлые глаза смотрят в лицо Егора, молча двигаются сухие губы, как бы творя неслышно молитву, иные сжались, обняв ноги руками и выгнув спины, человека два-три устало раскинулись на дне иссохшего ручья и смотрят в небо, слушая Егорову речь. Неподвижность и молчание связывают человечьи
тела в одну силу с
немою землею, в одну груду родящего жизнь вещества.
Когда он потом слушал старшину, читавшего вопросные пункты, внутренности его переворачивались,
тело обливалось холодным потом, левая нога
немела; он не слушал, ничего не понимал и невыносимо страдал оттого, что старшину нельзя слушать сидя или лежа. Наконец, когда ему и его товарищам позволили сесть, встал прокурор судебной палаты и сказал что-то непонятное. Точно из земли выросши, появились откуда-то жандармы с шашками наголо и окружили всех обвиняемых. Авдееву приказали встать и идти.
Теперь крепко связанная по рукам и ногам Милица лежала в тесном кругу ее врагов. Веревки до страшной боли перетягивали ее суставы, врезаясь в
тело. Все члены ее затекли и
онемели. A в открытую дверь сарая понемногу уже врывался серый белесоватый рассвет, предвестник скорого утра. Все настойчивее, все яснее прорывала ночную мглу его резкая полоса на востоке.
А моя бедная деда слушала сурового старика, дрожа всем
телом и бросая на моего отца умоляющие взоры. Он не вынес этого
немого укора, крепко обнял ее и, передернув плечами, вышел из дому. Через несколько минут я видела, как он скакал по тропинке в горы. Я смотрела на удаляющуюся фигуру отца, на стройный силуэт коня и всадника, и вдруг точно что-то толкнуло меня к Хаджи-Магомету.
Все молчали, как будто двигалась армия
немых, и, когда кто-нибудь падал, он падал молча, и другие натыкались на его
тело, падали, молча поднимались и, не оглядываясь, шли дальше — как будто эти
немые были также глухи и слепы.
Была
немая борьба. Гибкое, сильное
тело извивалось, пуговицы и застежки трещали. Вдруг Катра перестала биться. Она слабо застонала — тем же тоскливым стоном бредящего человека. Жестоким поцелуем я припал к нагому плечу.
Весь необузданный, страстный темперамент юноши вылился в этих словах. Неприятный огонь снова пылал в его глазах, руки были сжаты в кулаки. Он дрожал всем
телом под влиянием дикого порыва возмущения. Очевидно, он решился начать борьбу с отцом, которого прежде так боялся. Но взрыва гнева отца, которого ожидал сын, не последовало. Иван Осипович смотрел на него серьезно и молчал с выражением
немого упрека по взгляде.
Долгое время холод совсем не был заметен, и голове и груди было даже приятно от острого ощущения воздуха, как бы отделявшего платье от
тела, и просто, без боли и неприятного, стали
неметь руки в локтях и ноги в коленях — трудно становилось сгибать их.